За несколько дней до Великого Октября …

---

МООНЗУНДСКАЯ ОПЕРАЦИЯ 1917

(операция «Альбион»), 29.9-6.10(12-19.10), герм. флота в целях уничтожения рус. мор. сил в Рижском зал., захвата Моонзундских о-вов и нанесения удара по революц. Петрограду. К опер-и привлекалось св. 300 кор. (в т. ч. 10 линкоров) и судов, св. 100 самолетов, мор. десант, отряд (25 тыс. ч.). Острова обороняли 116 рус. кор. и судов, 30 самолетов, 12-тыс. гарнизон. Оборону возглавили большевистские орг-ции, солдатские и матросские комитеты революц. Балт. флота. В боях с превосходящими силами пр-ка моряки Балтики проявили искл. героизм, уничтожили 16 и повредили 16 кор. (в т. ч. 3 линкора) пр-ка, не допустили прорыва герм. флота к Петрограду. Важную роль в успехе М.о. сыграл мор. бой у Кассарского плёса 1(14). 10.

КАССАРСКИЙ ПЛЁС, к ю. от о. Кас-сар (Моонзундский архипелаг), где 1(14).10.1917 произошёл мор. бой между эск. герм. и рус. кораблей в ходе Моонзундской опер-и. В рез-те был сорван план пр-ка проникнуть на К. п. и в прол. Моонзунд. Героич. подвиг в бою совершил революц. моряк Фёдор Самончук. Оставшись один на повреждённом эсминце «Гром», он потопил торпедой враж. эсминец, затем бросил горящий факел в арт. погреб «Грома», взорвал корабль, а сам в бессознательном состоянии был выброшен в море, но остался жив. В 1955 Ф. Самончук за этот подвиг награждён орд. Kр. Знамени.

Моонзундская позиция (предыстория героической эпопеи)

После того, как определилось отсутствие намерения германского флота атаковать Финский залив, Н.О. фон Эссен принял решение наряду с Або-Оландским районом укрепить и Моонзундские острова. В середине августа 1914 года командующий флотом сообщил главкому VI армии: "...Сегодня послал в Моонзунд и Рижский залив 1-ю минную дивизию и начал работы по установке батарей для защиты Моонзунда. Его укреплению я придаю большое значение как обеспечению связи с островами Эзель и Даго. Занятие последних неприятелем лишило бы нас передовых наблюдательных пунктов и авиационных станций и повлекло бы потерю Моонзунда".¹

Расположение батарей Моонзундской позиции

Моонзундский архипелаг получил свое название от пролива, который в свою очередь обязан своим названием острову Моон. Моонзундский пролив отделяет архипелаг от берега тогдашней Эстляндии. Со стороны материка располагается лишь остров Вормс да несколько совсем мелких островов.

Длина Моонзунда от северного края острова Вормс до южного края острова Моон – около 35 миль. Ширина у Вормса – 6 миль, а у Моона – от 3.5 до 6. Плес между этими островами (длиной около 20 миль) соединялся к вест-зюйд-весту с Кассарским плесом. Именно здесь, на Кассарском плесе, в 1917 году произошло самое крупное сражение первой мировой войны на Балтике с участием русского флота.

Глубина Моонзунда у его северного входа составляла около 105 м., а к югу она доходила до 26.5 м. у южного края острова Вормс. Еще дальше к югу глубина уменьшалась до 6-9 м., а на параллели северного края острова Моон – до 5-5.5 м. Здесь мели и рифы оставляли у берега острова Моон фарватер не глубже 4.6 м. при ширине около 2 кб. Это место было известно под названием "чулок" и не позволяло проходить судам с осадкой более 4 м. Летом при восточном ветре и повышенном атмосферном давлении уровень моря опускался еще на 0.4–0.5 м. За "чулком" до входа в Рижский залив глубина увеличивалась до 14–30 м.

Именно здесь, на "чулке", в 1888 году проводил свои первые бурильные работы полковник Макдональд, и лишь спустя 27 лет, в 1915 году сюда пришли землечерпалки, чтобы углубить Моонзунд до 8.5 м., то есть до глубины, позволяющей при необходимости переводить из Финского залива в Рижский линейные корабли и крейсера.

Наиболее крупные острова архипелага – Эзель (Саарема) и Даго (Хиума). Расположенный между ними пролив Соэлозунд имел ширину около 3 миль, но был загражден почти непрерывной чередой банок и мелких островов, идущих поперек пролива от Эзеля к Даго. Лишь в двух местах имелись узкие проходы глубиной 2 и 3 м.

Остров Эзель интересен тем, что на нем имеется семь крупных впадин. Самая крупная – озеро Каами. Происхождение этих впадин долгое время оставалось неизвестным, и лишь в 50-х годах XX века было установлено, что это воронки от падения метеоритов. В южной части острова Эзель на 16 миль вытягивается к Курляндскому берегу и рифом уходит под воду полуостров Сворбе. Его последняя точка – мыс Церель. Между ним и материком лежит Ирбенский пролив – "Ирбенка", как называли его моряки. На мысе Церель стоял маяк, а рядом из-под земли била холодная ключевая вода. Сохранилось предание, что полуостров Сворбе был когда-то островом. Пролив между ним и островом Эзель был достаточно глубок, позволяя кораблям проходить здесь из Балтийского моря прямо в Аренсбургскую бухту, в город Аренсбург. Около гавани когда-то стояла мощная крепость с расположенным внутри замком, который в 1341 году основал епископ Герман Оснабрюкский. Жители острова Эзель долгие века были известны своими пиратскими нападениями на купеческие суда и соседние острова, но Северная война, чума и голод 1708-1711 годов опустошили остров. Осажденная русским отрядом полковника Эрншельма крепость Аренсбург 26 сентября 1710 года сдалась без единого выстрела. Обосновавшись в Прибалтике, Петр I сделал Аренсбург своим форпостом, но крепость просуществовала лишь до 1836 года.

Не только русский император понимал значение Моонзунда. В 1809 году во время шведско-русской войны англичане, поддерживавшие шведов, использовали северные подходы к Моонзунду для стоянки своих судов. А во время Крымской войны английский флот неоднократно в течение двух кампаний 1854-1855 годов заходил во внутренние воды архипелага для стоянки и пополнения запасов.²

В начале XIX века Аренсбург прославился целебными свойствами ила, находившегося в прибрежной полосе. Крестьяне, страдавшие ломотой (ревматизмом), параличом, "купались и находили облегчение".³ В 1839 году доктор Норман устроил в Аренсбурге купальни. Курорт с переменным успехом существовал до начала первой мировой войны.

И вот в августе 1914 года ревматических купальщиков сменили изыскательские партии инженеров крепости Петра Великого.

Вскоре началось строительство сразу четырех батарей. Двух на острове Вормс, № 30 на северном берегу (4 орудия 152/45) и № 31 на западном (4 орудия 75-мм), а также на острове Шильдау № 32 (4 орудия 75-мм) и на полуострове Вердер № 33 (4 орудия 152/45). Все батареи были временного типа с установкой орудий на деревянных основаниях. Батареи № 31 и № 32 уже 20 августа были готовы к стрельбе, а № 30 и №33 – 10 сентября.

Мыс Церель. Батарея №43 (4 орудия 305/52)

Однако первоочередная задача обороны Моонзундского района заключалась в том, чтобы воспрепятствовать проходу германских кораблей в Рижский залив для поддержки фланга своих войск. Эта задача в 1915 году решалась постановкой минных заграждений в Ирбенском проливе и защитой их кораблями и авиацией с острова Эзель.

Первая постановка мин в "Ирбенке" состоялась, как только позволила ледовая обстановка, – 2 мая 1915 года. Четыре эскадренных миноносца, прибывшие из Ревеля, выставили минное заграждение, которое затем в течение всей кампании усиливалось и подновлялось. Всего за год здесь было выставлено 2,179 мин на разной глубине и разных направлениях.⁴

К концу августа 1914 года обстановка на Балтийском театре вполне определилась. Она оказалась благоприятнее, чем ожидайте русское командование. Опираясь на центральную позицию крепости Императора Петра Великого, Балтийский флот получил возможность расширить операционную зону действия до линии Ирбенский пролив, северная оконечность острова Готланд, Оландские острова. Летом 1915 года в бухте Рогокюль (севернее города Гапсаль) началось строительство передовой военно-морской базы. К сожалению, значение Моонзунда было оценено слишком поздно.

В 1915 году с выходом германских войск к побережью Рижского залива их левый фланг не только лишился поддержки со стороны флота, но и оказался под систематическим воздействием артиллерии русских кораблей. В этих условиях перед германским флотом встала задача завоевания и удержания господства в Рижском заливе. С этой целью 8 августа немецкие силы прорыва подошли к Ирбенскому проливу и в 3 часа 50 мин. тральщики приступили к протраливанию фарватера. Первыми оказали противодействие тральщикам русские гидросамолеты. В 5 часов подошли канонерские лодки "Грозящий" и "Храбрый", а также эскадренные миноносцы, открывшие огонь по немецким тральщикам. В 10 часов 30 мин. к месту боя прибыл линкор "Слава" и вступил в артиллерийскую дуэль с двумя линейными кораблями – "Эльзас" и "Брауншвейг". К 11 часам 15 мин. тральщики все-таки протралили проход во второй группе минных заграждений, и немецкие корабли направились в Рижский залив. Но после того как в районе третьей группы заграждений подорвался еще один тральщик "Т-58"⁵ , немцы прекратили операцию.

16 августа германское командование решило повторить попытку форсирования Ирбенского пролива. Ожидая этого, командующий Балтийским флотом адмирал Н.О. фон Эссен направил в Ирбены минный заградитель "Амур" и несколько эсминцев. Они поставили в проливе и на подходах к нему 320 мин, ликвидировав тем самым протраленные немцами участки.

Но немцы вдвое увеличили число тральщиков и значительно усилили отряд прорыва. Остались без изменения лишь силы оперативного прикрытия.

16 августа тральщики снова начали траление в Ирбенском проливе и, несмотря на противодействие русских кораблей, завершили эту работу к 15 часам 30 мин. 18 августа. При этом 17 августа в бою с эсминцем "Новик" немцы потеряли два новейших эсминца "V-99" и "V-100". 19 августа английская подводная лодка "Е-1" обнаружила между островами Фарэ и Эзель отряд немецких линейных кораблей. Лодка выпустила торпеду по головному кораблю с дистанции 1 каб, но торпеда попала в нос следовавшему за ним "Мольтке". Это заставило отряд уйти в Данциг, конвоируя поврежденный крейсер. В ночь на 20 августа подорвался на мине и затонул германский миноносец "S-31". Эти события, а также боязнь подвергнуться атакам русских подводных лодок, вынудили немецкое командование отказаться от запланированного ранее обстрела Усть-Двинска и начать отход на свои базы.⁶

Анализируя эту операцию, главнокомандующий германскими морскими силами Балтийского моря пришел к выводу, что повторение прорыва "будет иметь смысл лишь в том случае, если мы захотим удержать за собой залив. Для этого необходимо, чтобы армия заняла Ригу и Усть-Двинск. Тогда владение заливом будет заметно облегчено, но все же потребует весьма значительных морских сил. Только захват островов Эзель и Даго принесет существенное облегчение ввиду перехода с ними в наши руки обеспеченных якорных стоянок для крупных кораблей, а также возможности приближения наших опорных пунктов к Финскому заливу".⁷

С другой стороны, прорыв германского флота в Рижский залив выявил слабость русских морских сил, выделенных для обороны Ирбенского пролива, и трудность его защиты.

После провала попыток завоевать господство в Рижском заливе крупные операции германского флота прекратились на два года. Русское командование получило возможность заняться устройством Моонзундской позиции.

Первым делом началось создание противодесантной обороны Моонзундских островов. Этот вопрос особенно остро встал еще в мае 1915 года в связи с получением агентурных данных о подготовке в Киле десанта в составе двух корпусов. Эта операция не состоялась, но флоту пришлось выделить для противодесантной обороны три морских батальона, а сухопутному командованию – одну конную сотню ополченцев и две полевые батареи.

Других сил тогда ни флот, ни крепость Петра Великого не имели, поэтому командование решило основную часть сосредоточить на острове Эзель, оставив на острове Даго и других островах конные части для наблюдения. Учитывая, что побережье острова Эзель изобилует местами, удобными для высадки десанта, все силы гарнизона сосредоточили в центре острова, примерно на одинаковом удалении от всех опасных мест (60-70 км). Считалось, что силы обороны будут обладать высокой подвижностью и иметь надежную связь с наблюдательными постами на побережье.

К концу лета 1915 года гарнизон Моонзундской позиции состоял из отдельной морской бригады, трех полевых батарей, пулеметной команды и 3-й Аренсбургской пограничной бригады.

Зимой 1915 года положение ухудшилось тем, что 1-й полк морской бригады ушел в Гаисаль для "развертывания", 2-й и 3-й полки еще не были полностью укомплектованы. В результате осложнилась охрана береговой линии острова Эзель, так как замерз Рижский залив. Начальник Моонзундской позиции контр-адмирал Белоголовый, видимо, находясь под впечатлением летних атак германского флота, считал, что немцы смогут по льду перейти с материка, минуя полуостров Сворбе, прямо к Аренсбургу. Белоголовый просил Герасимова направить в Ирбенский пролив ледоколы, но опасения начальника Моонзундской позиции были напрасны. Путь от мыса Домеснес до Аренсбурга длиной 58 км по льду могли совершить только русские солдаты.

В 1915 году первоначальное расположение батарей подверглось изменениям. Батарею № 32 перенесли с острова Шильдау на остров Моон, заменив 75-мм орудия на 152/45, полученные из Владивостока. Кроме обороны Моонзунда, в задачу этой батареи входила поддержка сухопутной позиции Хемалла-Куйваст, не принадлежавшей составу крепости.

После того как было принято решение о передаче в крепость Императора Петра Великого всех 305/52 орудий, стало возможным отправить на остров Моон пять 254/45 из Военного ведомства, первоначально предназначавшиеся на остров Нарген. Эти орудия составили батарею № 36, но лишь два из них удалось поставить на бетонные основания. Остальные три пришлось монтировать на деревянных. Место для нее выбрали севернее батареи № 32, между деревнями Вой и Рясса. 5 июля 1915 года была испытана стрельбой батарея № 32, а 13 сентября и батарея № 36.⁸

В конце мая 1915 года и на южном берегу острова Даго высадилась изыскательская партия. Комендант крепости А.М. Герасимов решил поставить батареи и для Соэло-зунда, имевшего не меньшее значение, чем Моонзунд.

Для начала А.М. Герасимов приказал перенести сюда батарею четырех 75-мм орудий с мыса Мерре на полуострове Суроп. По готовности батареи № 2 эта батарея становилась лишней. Орудия стояли на деревянных основаниях, а погреба были временными, бревенчатыми. Поэтому эти постройки просто разобрали и перевезли на остров Даго к деревне Эммасте. Размещение этой батареи позволило дождаться ввода 120/50 пушек с амурских мониторов. Эту батарею, получившую № 34, начали строить у мыса Серро, чуть западнее деревни Эммасте. Первоначально сюда предназначались 120/40 орудия Армстронга, купленные в Японии, но их отправка в крепость задерживалась. И в конце лета А.М. Герасимов попросил МГШ отдать вместо них 105-мм пушки с крейсера "Магдебург". Но так как эти пушки уже отправили на канонерскую лодку "Храбрый", то в конце концов батарею № 34 вооружили 120/50 пушками с амурских мониторов. Но испытали эту батарею уже в начале 1916 года.⁹ Для более надежной защиты северного входа в Моонзунд к батарее № 30 добавили еще две: № 37 (4 орудия 152/50) на мысе Дирхамн и № 38 (4 орудия 152/50) на мысе Симпернес острова Даго, также укомплектованные орудиями с амурских мониторов.

С вводом батареи № 30 на острове Вормс отпала необходимость в батарее № 31 (4 орудия 75-мм). Эту батарею разоружили, а орудия, когда-то снятые с крейсера "Россия", отправили на Обуховский завод для переделки станков в противоаэропланные (такой же переделке подверглись все оставшиеся в крепости 75-мм пушки).

Затем орудия бывшей 31-й батареи отправили на остров Даго, где сформировали противоаэроплановую батарею № 35. Но в 1916 году упразднили и ее.

Весной 1916 года наконец дошла очередь и до полуострова Сворбе. 22 мая командующий флотом приказал коменданту крепости установить временную батарею № 40 из двухорудийных установок 120/50 для обороны "фарватера для миноносцев" у мыса Церель. Батарею разместили к югу от деревни Карустэ, а для защиты от налетов немецкой авиации установили две 47-мм зенитные пушки.

5 октября 1916 года начались работы на главной батарее полуострова – №43. К северу от деревни Менто разместили батарею № 41, состоявшую из пяти 130/55 орудий (три правого фланга, две левого). В их задачу входила защита якорных стоянок на восточной стороне полуострова Сворбе и фарватера между Сворбе и банкой восточнее Кальгрунда.¹⁰

Двух зенитных орудий батареи № 40 теперь уже было недостаточно, поэтому вместо них здесь разместили девять 75-мм орудий, сформировав три батареи – 40-а, 42 и 44. В каждой состояло по три орудия. Но на батарее № 40 они имели предельный угол возвышения 52°, в то время как на остальных – 70°. В плане пушки каждой батареи располагались в вершинах равностороннего треугольника со стороной около 40 м, причем направление сторон выбиралось таким образом, чтобы пушки могли обстреливать и водное пространство. На каждую батарею поставили по два дальномера конструкции капитана Четыркина.

Батарея 40-а разместилась на левом фланге батареи № 40 у деревни Карустэ, № 42 – между деревнями Менто и Лебера, а № 44 – на косе южнее маяка Церель.¹¹

Опасаясь высадки десанта, командующий флотом 7 ноября 1916 года приказал разработать задание и срочно приступить к постройке еще трех батарей на Моонзундском архипелаге: № 45 (4 орудия 152/45) с увеличенным до 25° предельным углом возвышения орудий на мысе Хундва в северо-западной части острова Эзель. Задача – защита подходов к бухтам Кюрасар и Тагалахт. № 46 (4 орудия 152/45) – на мысе Нинаст острова Эзель для обороны входов в бухту Тагалахт и Мустельгам и подхода с запада к Соэлозунду. №47 (4 орудия 152/45) – с увеличенным предельным углом возвышения на полуострове Дагерорт у деревни Гермуст в северной части острова Эзель для защиты прохода между полуостровом и банкой Неклюнгрунд, а также для обстрела мертвого угла батареи № 39.¹²

Работы на этих батареях начались 10 декабря 1916 года с расчетом готовности к стрельбе в феврале 1917 года, но на 45-й и 46-й батареях были закончены лишь в апреле, а строительство 47-й в силу ряда причин пришлось отложить и возобновить уже не удалось.

Но основное внимание на Моонзундском архипелаге было уделено батарее № 43. Именно она должна была обстреливать Ирбенский пролив. Батарея строилась в невероятно сложных условиях. Зимой на ледяном балтийском ветру матросы и мастеровые Металлического завода вручную выгружали с барж части установок и в том числе орудия весом 50.7 т. Одновременно рыли котлованы, строили силовые установки, казармы, погреба. На месте размещения установок возводили "тепляки" – огромные сараи, внутри которых сначала бетонировали основание, а затем собирали установку.

Первая из них была готова к стрельбе уже в марте 1917 года. Но в это время немцы затеяли углубление пролива под самым Курляндским берегом, чтобы обойти батарею. Металлический завод получил задание срочно увеличить предельный угол возвышения до 40°. Это задержало испытание первой установки до апреля 1917 года, первые стрельбы проводились на ручном действии, а 3 мая – на электрическом. Но в результате дальность стрельбы этой батареи достигла 152 кб, захватывая не только фарватер, но и сам берег. Однако воспользоваться этим можно было далеко не всегда, так как зачастую из-за туманов (особенно осенью) видимость не превышала 90-100 кб.

У каждого орудия был построен временный погреб блиндированного типа с "земляной" присыпкой на 100 выстрелов. В восьми километрах от батареи построили два отдельных погреба на 100 выстрелов каждый. Здесь же находились склады, небольшие мастерские.

Батарея № 43 имела ряд серьезных недостатков: установки стояли открыто, без какой бы то ни было броневой защиты. Бетонные брустверы начали строить перед самым началом операции "Альбион". И кроме того, батарею в ущерб маскировке слишком далеко продвинули на юг, к проливу. Это, конечно, повлияло на исход Моонзундского сражения, но это влияние не было решающим. Крайне неудачным оказалось устройство погребов. Открытые с тыла, они имели здесь широкие входы для тележек с боеприпасами. Входы закрывались лишь дубовыми дверями, и это обстоятельство имело трагические последствия, о которых будет рассказано чуть дальше.

· 1. РГА ВМФ ф.р-29.оп.2.д.43.л.32.

· 2. В.Е. Егоров. Балтийское море. М.1939. стр.117.

· 3. А. Кашин. Остров Эзель и морские купанья. Спб.1858. стр.54.

· 4. Флот в первой мировой войне. Т.1. М.1964. стр.160.

· 5. Ранее на минах подорвался тральщик Т-52, крейсер "Тетис" и миноносец S-144.

· 6. Флот в первой мировой войне. Т.1. М.1964. стр.182.

· 7. Г. Ролльман. Война на Балтийском море. Т.1. стр.401.

· 8. РГА ВМФ ф.р-29.оп.2.д.43.л.63.

· 9. Там же, л.62.

· 10. Там же, л.114.

· 11. Там же, л.115.

· 12. Об этой батарее см.гл.8.

Моондзунд глазами историка

В 1914 году пристань Куйваст (Куйвасту) на острове Моон (Муху) стала маневренным пунктом базирования русских Морских сил Рижского залива. Здесь находились линкор "Слава" и линейный корабль "Цесаревич", эсминцы и миноносцы, множество других судов стояло на этом рейде. Моонзунд - пролив мелководный, глубина отдельных участков доходит до 2-3 метров. Чтобы обеспечить проводку крупных кораблей, в 1916 году русские провели дноуглубительные работы и построили Моондзундский канал глубиной около 9,5 метров. Иногда этот канал называют Кумарским, по названию острова и рифа, вблизи которых он проходит. Командующий Морскими силами Рижского залива адмирал Бахирев (расcтрелян большевиками в 1919 году) в своих записках пишет: "Работы по строительству канала велись практически всю войну. Планировалось довести глубину фарватера до 15 метров, чтобы обеспечить проход в Рижский залив новейших линейных кораблей".

Основные сражения развернулись в Моондзундском проливе осенью 1917 года. Эти события хорошо описаны в книге капитана 1-го ранга Алексея Михайловича Косинского "Моонзундская операция Балтийского флота 1917 года". Книга вышла в 1928 году, а сам автор в 1929 году был арестован ОГПУ и умер в Соловецких лагерях.

После измены команды минного заградителя "Припять", которая отказалась выйти в море и загородить минами пролив Соэлозунд, защищать Кассары пришлось ХI-му дивизиону миноносцев. Отсюда, из Куйвасту, уходил в дозор на Кассарский плес миноносец "Гром", потопленный там снарядами немецкого линкора "Кайзер". 17 октября германская эскадра двумя колоннами подошла в южному входу в Моонзунд. От дежурного миноносца "Деятельный" была получена радиограмма: "Вижу 28 дымов на SW. Неприятельские силы идут на Куйваст". "Слава", "Цесаревич" ("Гражданин") и крейсер "Баян", подняв стеньговые флаги, вышли навстречу противнику. Адмирал Бахирев держал свой флаг на крейсере "Баян". Несмотря на подавляющее неравество сил, адмирал Бахирев решил принять бой. Расчет строился на использовании минного заграждения, расположенного к югу от рейда Куйваст и огня береговых батарей острова Моон и порта Вердер - классический бой на минно-артиллерийской позиции, что-то вроде сражения 300 спартанцев у Фермопил. Удерживая Моонзунд, можно было еще обеспечить переправу на остров Моон и далее, на остров Эзель, артиллерийских и кавалерийских частей, чтобы сдержать наступающий немецкий десант и спасти положение. В тоже время Бахирев приказал адмиралу Старку приготовить к затоплению в Моонзундском канале угольные транспорты "Глаголь" и "Покой". Противник выслал вперед миноносцы и тральщики, надеясь "продавить" минное заграждение. При появлении тральщиков первой открыла огонь Моонская батарея. Затем, с предельной дистанции 112,5 кб три залпа дала "Слава", добившись накрытия. Тральщики, прикрывшись дымовой завесой, большим ходом отошли к югу. Одновременно два немецких линейных корабля открыли огонь по трем русским кораблям. Дистанция боя увеличивалась и снаряды ложились с недолетом. С юга была замечена группа больших германских миноносцев, шедших на норд строем фронта. Со "Славы" по ним был сделан один выстрел из носовой башни, давший, по-видимому, попадание. На одном из миноносцев был виден взрыв и пожар. Миноносцы бросились отходить, за ними последовали и германские линкоры, напоследок дав нескольско залпов по Моонским батареям. В 11 часов 20 минут на "Баяне" был поднят сигнал: "Полубригаде линейных кораблей адмирал изъявляет свое удовольствие за отличную стрельбу". Бахирев разрешил кораблям стать на якорь и объявил, что команда имеет время обедать.

На "Славе" осмотрели носовую 12-ти дюймовую башню. На обоих орудиях сломались бронзовые шестеренки и опустились рамы замков. Орудия были поставлены на "Славу" в 1916 -м году прямо с Обуховского завода. Попытки исправить заводской брак силами башенной прислуги успеха не имели. Таким образом, для борьбы с двадцатью 12-ти дюймовыми пушками немецких линкоров осталось два кормовых орудия. Орудия "Цесаревича" были недальнобойны. На Моонской батарее после боя остались исправными только два 10-ти дюймовых орудия, огонь которых из-за медлительности стрельбы, был мало продуктивен. Такими средствами предстояло продолжить бой с немецкой эскадрой.

После обеда немцы решили не лезть в лоб на минное поле, а стали искать способ обойти минное заграждение с востока. Вперед, как обычно, пошли тральщики. Два немецких линкора большим ходом подошли к русским минным полям и уверенно (так пишет А.М.Косинский, намекая, что немцы имели планы русских минных заграждений), развернулись у прохода в минных полях. Затем замедлили ход и открыли огонь пятиорудийными залпами по русскому отряду. Неприятель быстро пристрелялся и вскоре "Слава" получила сразу три попадания: два - в нос и одно - в левый борт, все подводные. Появился, все увеличивающийся крен на левый борт. Через несколько минут еще два снаряда попали в "Славу". Один в церковную, второй в батарейную палубу. Линкор принял 1130 тонн воды и плохо управлялся. Тем не менее, кормовая башня продолжала стрелять по противнику. Попадания немецких снарядов также получили "Цесаревич" и "Баян". Адмирал Бахирев отдал приказ: "Морские силы Рижского залива. Отойти".

Русские корабли отходили к северу под непрерывным накрытием неприятельского огня. Все миноносцы, заградители и транспорты, стоявщие на рейде Куйваст, спешно снимались с якорей и втягивались в Моонзундский канал. Некстати налетели германские гидропланы и сбросили на суда до 40 бомб большой мощности. Дружным огнем со всех кораблей самолеты были отогнаны, два аппарата удалось подбить; одного огнем со "Славы", второго огнем с миноносца "Финн".

Дистанция боя увеличилась до 128 кабельтовых, неприятель прекратил огонь по кораблям и какое-то время еще обстреливал порт и батарею на мысе Вердер, затем прекратил огонь и отошел. Рейд Куйваст пустел. Бахирев получил телефонограмму, что Моонские батареи взорваны и противник обстреливает наши войска на Ориссаарской дамбе. Войсками на острове Моон командовал генерал-майор Мартынов. Семафором с "Баяна" ему передали сведения о неприятеле и сообщение о том, что флот уходит.

"Слава" глубоко сидела носом, Моондзундский канал стал для нее непроходим. Командир линкора, капитан 1-го ранга Антонов попросил у адмирала разрешения снять людей и взорвать корабль. Адмирал Бахирев приказал пропустить вперед "Цесаревича" и "Баяна", затем затопить корабль в самом канале и взорвать погреба. Линкор был изготовлен к взрыву, в запальные ящики вложены фитили, рассчитанные на получасовое горение. К борту "Славы" подошли миноносцы для снятия команды. Хотя в бою команда исполняла свои обязанности добросовестно и сохраняла присутствие духа, когда дело дошло до оставления корабля, избежать паники не удалось. В 13 ч. 20 мин. "Слава" застопорила ход и командир приказал зажечь фитили. Командир лично обошел все палубы и убедившись, что на корабле никого не осталось, последним покинул линкор. В 13 ч. 58 мин. последовал мощный взрыв, высота его в несколько раз превышала высоту мачт. Миноносцы выпустили по "Славе" еще 6 торпед; одна прошла мимо, 5 попали в цель, но взорвалась только одна. На "Славе" начался сильный пожар, который продолжался до следующего дня. Русские корабли уходили дальше на север. 19 октября 1917 года Андреевский флаг покинул Моонзунд и до сегодняшнего дня никогда больше не развивался в проливе Муху-Вяйн и на просторах Рижского залива.

Через 6 дней, после гибели "Славы", в Петрограде произошел большевистский переворот и страна вверглась в пучину гражданской войны.

Германцы обследовали брошенный линкор, сняли что-то из оборудования и вооружения, но после падения монархии в Германии 9 ноября 1919 года, началась эвакуация немецких войск с Моондзундских островов.

Искореженная "Слава" продолжала стоять на месте своей вечной стоянки. Осенью ее били жестокие штормы, зимой железная громада вмерзала в лед. Мимо "Славы" проходила дорога по льду, здесь она делала поворот. Можно было укрыться от ветра под бортом линкора и дать сено лошадям. В середине 30-х годов эстонские водолазы начали резать "Славу" на металлолом. Когда дело дошло до резки пушек, раздался выстрел из 152-мм орудия правого борта. Обуховская шестидюймовка простояла заряженной, готовой к бою 20 лет, и исправно выстрелила, как только огонь коснулся заряда. Снаряд улетел на остров Муху и не причинил никому вреда. Броневые плиты грузили на пароходы и везли в Швецию, через Стокгольмские шхеры и дальше по каналам и шлюзам в город Чепинг на сталеплавильный завод. Постепенно корпус корабля исчезал с поверхности воды. Вскоре только вешка, знак навигационной опасности, указывала место, где когда-то находилась "Слава". Моондзундский канал затянулся песком и перестал быть судоходным.

-галерея-

Юрий Мелконов
Рига февраль 2004 года

Валентин Пикуль Моонзунд (окончание романа о любви и долге)

---

Эта ночь — ночь на седьмой день битвы — была самой тревожной для всех. Ветер всё усиливался, разведя большую волну. Плесы освещало заревами пожаров, горели эстонские города, а с моря доносило грохоты — это рвались на минах германские корабли. В проливе Соэлозунда часто мигали фонари — противник обменивался информацией о новых потерях. На русской эскадре было известно, что немцы уже десантировали на Даго, мотопехота врага двигалась на север, где разместилась русская батарея на мысе Тахкона (такая же мощная, какая была и на Цереле). От матроса до адмирала все невольно задавались вопросом: что же станется с кораблями в Моонзунде, если Тахкона постигнет судьба Цереля?

— Тогда мы пропали...

Рассвет обозначил развихренный плес, завиднелись на горизонте крестовины мачт германских кораблей, которые нашли себе смерть в эту ночь на минах. Бахирев был категорически против снятия войск, оставшихся на Мооне, из-за чего даже поругался со Старком.

. . . . . . . . . . . . . . . .

Теперь противники имели каждый свою определенную цель: русские — вырваться из Моонзунда на Балтийский театр; немцы — не допустить русские корабли до этого прорыва.

«Новик» уже проскочил в открытое море, остался в брандвахте за Штоппель-Боттенской банкой, чтобы подсвечивать прожекторами дорогу следующим кораблям. Тронулись в путь и работяги-тральщики, на палубах которых гремели звонки. Каждый звонок возвещал команде, что ножницы тралов вцепились во вражеские минрепы. Но теперь звонки разрывали уши в непрестанном грохоте: в тралы попадало до пяти мин сразу. Ножницы, стригущие один минреп, не могли взять на «подсечку» сразу несколько тросов. Приходилось тралы обрубать топором, как сеть, в которую попалась опасная рыбина.

Сейчас многое зависело от мужества батарейцев Тахкона, где командовал кавторанг Николаев. Если «дагомейцы» сумеют выстоять, жертвуя собой, до прохода флота,— значит, эскадра спасена. Если же в коллективе прислуги Тахкона заведется гнида, вроде фон Кнюпфера,— тогда эскадра обречена... Паника на Даго уже была — нехороший признак развала обороны. Немцы рвались на мотоциклах по осенним дорогам, через золото багряной листвы, обстреливая все живое из пулеметов; они тоже понимали стратегическое значение мыса Тахкона. Бахирев переслал кавторангу Николаеву приказ, который кончался словами: «сражаться с неприятелем до последнего снаряда». Деморализованная армия на Даго уже распалась, как гнилой организм: «Остались (по свидетельству современника) бунтующие банды мародеров и поджигателей, готовые поднять на штыки любого от нетерпения переправиться на материк...»

На экстренном совещании флагманов в Моонзунде адмирал Бахирев огласил свежую агентурную сводку: кайзер посылал к выходу из Моонзунда, чтобы закупорить его с севера, мощную эскадру из дредноутов, крейсеров, эсминцев и подводных лодок.

— Мы уже не проскочим,— констатировал Бахирев.

Но тут же поступило сообщение комфлота Развозова, одобренное большевиками Центробалта: решено дать противнику грандиозный бой на передовой позиции флота у самого входа в Финский залив. Русские дредноута уже двинуты из Гельсингфорса на Порккала-Удд — ближе к событиям, чтобы принять на себя любой удар...

— Кажется, мы проскочим,— повеселел Бахирев.

Наступал восьмой день битвы за Моонзунд: календари в штурманских рубках отмечали 6 (19) октября 1917 года. По брезентам мостиков колотили проливные дожди, над морем волокло низкие густые туманы. Торопливо, не жалея сил, русские корабли продолжали разбрасывать вокруг себя мины, и во тьме слышались взрывы гибнущих врагов. Обгорелый «Баян» сбил с себя пламя, и теперь крейсер тихо курился дымом, как большая фабрика после большого пожара. Бахирев снова поднял свой флаг над «Баяном».

— Господа и вы, товарищи,—обратился он на мостике к офицерам и комиссарам,— сегодня или никогда...

Раздвигая перед собой пронизанное сыростью пространство, корабли тронулись из Моонзунда фарватером славы и доблести. Их дежурные антенны сразу уловили четкую пульсацию радиостанции Тахкона; кавторанг Николаев сообщал, на батарее, понимая ответственность перед родиной и революцией, «все решили остаться до последнего момента... Не имея никакой надежды на помощь и понимая это, команда Тахкона сохранила полное спокойствие и решила умереть на батарее с оружием в руках».

Объятые в ночи суровым молчанием, русские корабли уже выходили за траверз мыса Тахкона. Издалека, будто из другого мира, родился кованный из чистого серебра луч прожектора. Это брандвахтенный «Новика» подавал эскадре светлую руку: «Идите, я жду вас, дорога свободна...»

Команды на кораблях невольно обратились взглядами за корму. За ними, как черная пропасть, клубясь туманами, исчезал Моонзунд. А по курсу эскадры уже плескало возвышенно. и бравурно, как музыка приветственного марша, открытое море...

И пожилой матрос с «Баяна», глядя в рассекаемый кораблями простор, сказал себе и сказал для всех —как нечто новое, до сих пор никому еще не известное:

— В о т о н а ... Б а л т и к а!

. . . . . . . . . . . . . .

— Товарищи делегаты,— объявил Дыбенко,— съезд Балтики вынужден прервать свою работу... Внеплановое сообщение! Наши братья в Моонзун-де сберегли всех, кто пал в неравной битве. Не удалось снять тела мертвых только со «Славы». Всех убитых корабли доставили в Ревель... Всебалтийский съезд большевиков — хор многоголосый:

...и время настанет — оценят ту кровь,

которую лил ты за брата.

Прощайте же, братья!

Вы честно прошли

свой доблестный путь благородный...

А на Михайловском кладбище в Ревеле — гробы, гробы, гробы... Очень много гробов, и все они одинаковы, будто снаряды одного калибра. Стеньговые флаги кораблей, опаленных Кассарами и Куйвастом, колышутся над павшими, означая, как всегда, готовность к открытию боевого огня. Завтра в последний раз флот заглянет в застывшие лица своих товарищей. Они лежат в мудром спокойствии смерти. Их руки, которые подавали снаряды на элеваторы башен, кидали уголь на колосники, боролись с пожарами и пробоинами, лили кипящий мазут на форсунки,— эти вот руки теперь сложены на груди, как в заслуженном отдыхе.

Печально завывают над ними гибельные оркестры.

Сразу тысячи матросов, перевитых через плечо казенными полотенцами, вскинули на плечи себе сотни гробов. Балтика навеки прощалась с героями Моонзунда, и матросы, обнажив головы, пели, и плакали... Они плакали и пели:

Напрасно старушка ждет сына домой,

Ей скажут — она зарыдает. А волны бегут...

. . . . . . . . . . . . . . . . .

Бегут волны. Бегут они и бегут...

Рядом с людьми — рядом с кораблями.

Читатель! Они бегут рядом с нашей историей.

ФИНАЛ К МООНЗУНДУ

В расквашенной дождями темноте осеннего рассвета вышли из Гельсингфорса два эсминца — «Самсон» и «Забияка»...

Балтика! Последние маяки, отсветив, погасли. Возник над морем серый октябрьский день.

Открылся привычный простор, и эсминцы, глухо провыв турбинами, зарылись в его тревожную смуту.

С мостика «Самсона» видят, как валит на борт, кладет в затяжном крене выносливого «Забияку», и дым из труб эсминца долго курчавится над водой, растворяясь за сеткой дождя. А с мостика «Забияки» видно, как борется «Самсон», отбрасывая от себя волну, он влезает килем на гребень другой, рушится в провалы меж водяных ухабов,—хорошо идет «Самсон», красиво!

Читатель, что еще может быть великолепнее?..

Эсминцы шли, весь день. Их мотало и било.

Они шли...

День был краток, и затемнело во влажных далях.

Справа по борту вдруг брызнуло огнями столичных предместий. Проплыли мимо эсминца волшебные электрозарева Ораниенбаума и дачного Мартышкина; затемненный Петергоф со скучающими фонтанами промигал кораблям одиноким фонарем на причале.

По курсу перед эсминцами—словно открыли большую парадную дверь: это была Нева, и корабли, устало добирая последние обороты, вошли в ее устье...

А из-за Николаевского чугунного моста,

как смерть,

глядит

неласковая Аврорьих башен

сталь.

«Самсон» встал за кормою «Авроры», «Забияка» отчетливо положил свой якорь в струе "Самсона". По обширной дуге Николаевского моста светили окна дребезжащих вечерних трамваев, и бежали вдоль Английской набережной фыркающие газолином автомобили.

Подсвеченный прожекторами кораблей, иногда в отдалении вспыхивал зеркальными окнами притихший Зимний дворец...

Не верилось, что еще вчера они тонули и гибли при Моонзунде!

Корабельные склянки отзвонили на палубах.

Сегодня они пробили последний раз в старом времени.

На «Авроре» матросы уже потащили чехлы с бакового орудия...

Скоро склянки пробьют опять.

Но уже в Новом Времени.

Моонзунд явился ему прологом...